Упырь

Феномен призрака в произведении представлен ожившим портретом сестры бригадирши Прасковьи Андреевны. В комнате, оставшейся в неизменном виде со дня ее смерти, висел ее портрет, по которому видно, что сестра бригадирши была очень похожа на Дашу. Как сказал слуга – в комнатах с тех пор не только никто не жил, но и не освящал их.

Руневский ждал, что портрет ночью оживет. Так и случилось.

Тяжелый стон, вырвавшийся как будто из стесненной сильным отчаяньем груди, его внезапно пробудил. Он открыл глаза и при свете огня, еще не погасшего в камине, увидел подле себя Дашу. Вид ее очень его удивил, но его еще более поразило ее одеяние. На ней было совершенно такое платье, как на портрете Прасковьи Андреевны; розовый букет был приколот к ее груди, и в руке она держала старинное опахало.

[...]

– Руневский, – сказала она, помолчав, – окажите мне услугу. В углу, возле дивана, на этажерке есть коробочка; в ней вы найдете золотое кольцо; возьмите его и завтра обручитесь с моим портретом.

– Боже мой! – воскликнул Руневский, – чего вы от меня требуете!

Она в третий раз застонала еще жалобнее, нежели прежде.

– Ради бога, – закричал он, не в силах удержаться от внутреннего содрогания, – ради бога, не шутите надо мной! Скажите мне, что вас сюда привело? Зачем вы так нарядились? Сделайте милость, поверьте мне свою тайну!

Он схватил ее руку, но сжал только холодные костяные пальцы и почувствовал, что держит руку остова.

– Даша, Даша! – закричал он в исступлении, – что это значит?

– Я не Даша, – отвечало насмешливым голосом привидение, – отчего вы приняли меня за Дашу?

Руневский чуть не упал в обморок; но в эту минуту послышался сильный стук в дверь, и знакомый его лакей вошел со свечою в руках.

В этот момент Руневский осознал, что то, что он принял за Дашу, был портрет Прасковьи Андреевны, а когда он ее хотел взять за руку, он схватил жесткую кисть шнурка, и ему показалось, что он держит костяные пальцы скелета.

Лакей также был напуган призраком, явившимся уже в соседнюю комнату:

То самое привидение, которое он видел у себя в комнате, сидело тут на старинных креслах и казалось погружено в размышления. Черты лица его были бледны и прекрасны, ибо то были черты Даши, но оно подняло руку – и рука ее была костяная! Привидение долго на нее смотрело, горестно покачало головой и застонало.

Стон этот проник в самую глубину души Руневского.

Он, сам себя не помня, отворил дверь и увидел, что в комнате никого нет. То, что казалось ему привидением, было не что иное, как пестрая ливрея, повешенная через спинку кресел и которую издали можно было принять за сидящую женщину.

Таким образом, сложно понять, был ли это настоящий призрак, сон, или какая-то иллюзия. Это автор предлагает решить самому читателю.

Призраки встречаются также в рассказе Рыбаренко о его путешествии по Италии при посещении чертова дома (la cassa del diavolo). История очень запутанная. Трое друзей (он, Владимир из России и итальянец Антонио), сидя в таверне, решили пробраться в мистический дом, провести там ночь и услышать звуки гитары, которые, согласно местной легенде, играет призрак на портрете. Они решили разделиться и спать в разных комнатах, чтобы потом сравнить ощущения.

В комнату Рыбаренко пришел призрак Владимира, поговорил с ним и хотел обнять:

– Обними меня! – продолжал Владимир, необыкновенным образом возвыся голос. Черты лица его переменились, глаза налились кровью и горели, как уголья. Он простер ко мне руки и хотел меня обнять.

Затем к нему пришла девушка Пенина и ее брат Титта Каннелли, который оказался разбойником и остро нуждался в деньгах, поэтому "продал" Рыбаренко что-то из награбленного на выбор ("склянку рококо, величиною с большое яблоко и оправленную в золото с необыкновенным вкусом"). Эта склянка на утро оказалась черепом ребенка.

К Владимиру пришел призрак Антонио, который после выстрела в него упал, из него били фонтаны крови, но затем он куда-то делся.

Антонио же привиделся грифон, который отвел его в какие-то комнаты с рекой и богами древнеримской мифологии, где было необходимо рассудить, какая из богинь самая красивая.

Позже оказалось, что у Пенины нет брата, а все, что привиделось друзьям, вероятно, было результатом отравления опиумом, которым их опоили в таверне.

Несмотря на то, что представленные здесь призраки очень близки к классическим описаниям, автор не оставляет их мистическими сущностями, а дает этим видениям рациональное объяснение.

Несмотря на название произведения, вампиры или, как их здесь называют, упыри встречаются в нем достаточно мало.

– Упырей, – отвечал очень хладнокровно незнакомец. – Вы их, Бог знает почему, называете вампирами, но я могу вас уверить, что им настоящее русское название: упырь; а так как они происхождения чисто славянского, хотя встречаются во всей Европе и даже в Азии, то и неосновательно придерживаться имени, исковерканного венгерскими монахами, которые вздумали было все переворачивать на латинский лад и из упыря сделали вампира. Вампир, вампир! – повторил он с презрением, – это все равно, что если бы мы, русские, говорили вместо привидения – фантом или ревенант!

Описание упырей приводится уже на первых страницах повести. В самом начале, на балу, Рыбаренко рассказывает Руневскому, что большинство из присутствующих в зале являются упырями, т.к. он лично присутствовал на их похоронах. Он сразу же объясняет, как можно легко отличить упыря от живого человека:

Но вы спрашиваете, каким образом узнавать упырей? Заметьте только, как они, встречаясь друг с другом, щелкают языком. Это по-настоящему не щелканье, а звук, похожий на тот, который производят губами, когда сосут апельсин. Это их условный знак, и так они друг друга узнают и приветствуют.

В остальном, упыри ничем не отличаются от обычных людей, пока не решат напасть на жертву с целью высосать кровь.

Подозрение, которое появилось у Руневского после разговора с Рыбаренко, что бабушка Даши является упырем, постепенно находит подтверждение в разных случаях и рассказах. Так, Даша рассказывает о смерти своей матери:

... маменька вдруг, без всякой причины, сделалась больна, стала худеть и чахнуть и через неделю скончалась. Добрая бабушка до самой последней минуты от нее не отходила. Она по целым ночам сидела у ее кровати и за ней ухаживала. Я помню, как в последний день ее платье было покрыто маменькиной кровью. Это на меня сделало ужасное впечатление, но мне сказали, что маменька умерла от чахотки и кровохарканья.

Также во время гадания по книге Даша читает в качестве предсказания себе строку из какого-то стихотворения: "Пусть бабушка внучкину высосет кровь".

И, конечно же, во время горячки после ранения Руневского:

В одну ночь, когда сильный жар никак не давал ему заснуть, странный шум раздался близ него. Он стал прислушиваться, и ему показалось, что шум этот происходит в покоях, смежных с его комнатою. Вскоре он начал различать голоса бригадирши и Клеопатры Платоновны.

– Подождите хоть один день, Марфа Сергеевна, – говорила Клеопатра Платоновна, – подождите хоть до утра!

– Не могу, мать моя, – отвечала Сугробина. – Да и ожидать-то к чему? Немного раньше, немного позже, а все тем же кончится. А ты, сударыня, уж всегда расхныкаешься, как девчонка какая. И в тот раз та же была история, как до Дашиной-то матери дело дошло. Какая бы я и бригадирша-то была, если б крови-то видеть не могла?

– Вы не хотите? – вскричала Клеопатра Платоновна, – вы не хотите один раз отказаться от…

– Рыцарь Амвросий! – закричала Сугробина.

Руневский не мог удержаться, чтобы при этих словах не привстать и не приложить глаза к ключевой дыре.

Среди комнаты стоял Семен Семенович Теляев, одетый с ног до головы в железные латы. Перед ним на полу лежал какой-то предмет, закрытый красным сукном.

– Чего тебе надобно, Марфа? – спросил он грубым голосом.

– Пора, мой батюшка! – прошептала старуха.

Тут Руневский заметил, что на бригадирше было платье яркого красного цвета, с вышитою на груди большою черною летучею мышью. На латах Теляева изображен был филин, и на шлеме его торчали филиновы крылья.

Клеопатра Платоновна, коей черты обнаруживали ужасное внутреннее борение, подошла к стене и, сорвав с нее небольшую доску с странными, непонятными знаками, бросила ее на пол и разбила вдребезги.

Внезапно обои раздвинулись, и из потаенной двери вошел в комнату высокий человек в черном домино и в маске, при виде коего Руневский тотчас догадался, что это тот самый, которого видел Антонио в вилле дон Пьетро д'Урджина.

Сугробина и Теляев обмерли от страха, когда он вошел.

– Ты уже здесь? – сказала, дрожа, бригадирша.

– Пора! – отвечал незнакомец.

– Подожди хоть один день, подожди хоть до утра! Отец ты мой, кормилец, голубчик мой, благодетель!

Старуха упала на колени; лицо ее стало страшным образом кривляться.

– Не хочу ждать! – отвечал незнакомец.

– Еще хоть часочек! – простонала бригадирша. Она уже не говорила ни слова, но губы еще судорожно шевелились.

– Три минуты! – отвечал тот. – Воспользуйся ими, если можешь, старая ведьма!

Он подал знак Теляеву. Семен Семенович нагнулся, поднял с полу красное сукно, и Руневский увидел Дашу, лежащую без чувств, с связанными руками. Он громко вскрикнул и рванулся соскочить с дивана, но на него сверкнули маленькие белые глаза черного домино и пригвоздили его на месте.

Таким образом, упыри в рассказе практически отсутствуют, как отсутствует какое бы то ни было их "классическое" описание: внешняя схожесть с мертвыми, красные или светящиеся глаза, острые удлиненные зубы и т.п. Единственное, что хоть как-то говорит о возможном присутствии кровососов (вампиров/упырей) – это обнаруженный Руневским на шее у Даши маленький шрам, как будто от недавно зажившей ранки. Она говорит, что получила его в ту самую ночь, когда скончалась бабушка, за несколько минут до ее смерти (той самой ночью, которую видел в бреду сам Руневский).

При этом сами герои произведения ничуть не удивляются возможности существования упырей в их мире. Хоть они и списывают эти видения на болезни, сон и отравления, тем не менее не исключают возможность реального существования таких существ.