Семья вурдалака

В произведении присутствует целая семья вурдалаков. О том, кто такие вурдалаки, в самом начале рассказывает д'Юрфе:

Здесь надо будет вам сказать, милостивые государыни, что вурдалаки, как называются у славянских народов вампиры, не что иное в представлении местных жителей, как мертвецы, вышедшие из могил, чтобы сосать кровь живых людей. У них вообще те же повадки, что у всех прочих вампиров, но есть и особенность, делающая их ещё более опасными. Вурдалаки, милостивые государыни, сосут предпочтительно кровь у самых близких своих родственников и лучших своих друзей, а те, когда умрут, тоже становятся вампирами, так что со слов очевидцев даже говорят, будто в Боснии и Герцеговине население целых деревень превращалось в вурдалаков. В любопытном труде о привидениях аббат Огюстен Кальме приводит тому ужасающие примеры. Императоры германские не раз назначали комиссии для расследования случаев вампиризма. Производились допросы, извлекались из могил трупы, налитые кровью, и их сжигали на площадях, но сперва пронзали им сердце. Судебные чиновники, присутствовавшие при этих казнях, уверяют, что сами слышали, как выли трупы в тот миг, когда палач вбивал им в грудь осиновый кол. Они дали об этом показания по всей форме и скрепили их присягой и подписью.

То есть в этой новелле вурдалаки представлены как типичные вампиры, и это может ввести в заблуждение знатоков терминологии. Слово "вурдалак" в Толковом словаре Ушакова имеет значение "оборотень, наводящий страх на людей, вампир". Во многих произведениях слово "вурдалак" является синонимом термина "оборотень", и в значении "упырь" и "вампир" стало употребляться не так давно. Само слово появилось в русском языке в первой половине XIX в. и может быть отнесено к числу неологизмов, придуманных писателями и поэтами.

Своим появлением в русском языке данное слово обязано А.С. Пушкину. Он использовал искаженную основу слова "волколак" (человек, превращающийся в волка, оборотень) в стихотворении 1835 из цикла "Песни западных славян":

Трусоват был Ваня бедный:

Раз он позднею порой,

Весь в поту, от страха бледный,

Чрез кладбище шел домой.

Бедный Ваня еле дышет,

Спотыкаясь, чуть бредет

По могилам; вдруг он слышит,

Кто-то кость, ворча, грызет.

Ваня стал; — шагнуть не может.

Боже! думает бедняк,

Это верно кости гложет

Красногубый вурдалак.

 

Горе! малый я не сильный;

Съест упырь меня совсем,

Если сам земли могильной

Я с молитвою не съем.

Что же? вместо вурдалака —

(Вы представьте Вани злость!)

В темноте пред ним собака

На могиле гложет кость.

Но вернемся к новелле "Семья вурдалака", в которой этот термин используется в значении "упырь" или "вампир", о чем неоднократно напоминает рассказчик:

Я забыл вам сказать, милостивые государыни, что когда сербы подозревают в ком-нибудь вампира, то избегают называть его по имени или упоминать о нём прямо, ибо думают, что так его можно вызвать из могилы.

Сам рассказчик указывает, что в вампиров не верит, в отличие от членов семьи, у которой он остановился. Они явно верили в то, что их отец мог вернуться к ним упырем.

Ставшего вурдалаком старика Горча здесь описывают так:

Это был высокий старик с белыми усами, с лицом бледным и строгим; двигался он с трудом, опираясь на палку. [...] Подойдя к нам, старик остановился и обвёл свою семью взглядом как будто не видящих глаз — до того они были у него тусклые и впалые. [...] Тут я заметил, что у старика левый бок весь в крови.

Интересно, что в произведении указано, что животные странно реагируют на старика.

То ли пёс, сопровождавший стадо, не узнал старика хозяина, то ли другая была причина, но едва только он завидел Горчу, как остановился, ощетинился и начал выть, словно бы ему что-то показалось.

Это заставляет читателя еще больше заподозрить в нем упыря, т.к. считается, что животные их чувствуют и реагируют соответственно.

С этого момента все начинает указывать на изменения сущности главы семейства:

Тем временем Зденка приготовила питьё для старика, вскипятив водку с грушами, с мёдом и с изюмом, но он с отвращением его оттолкнул. Точно так же он отверг и блюдо с пловом, которое ему подал Георгий, и уселся около очага, бормоча сквозь зубы что-то невнятное.

Потрескивали сосновые дрова, и дрожащие отблески огня падали на его лицо, такое бледное, такое измождённое, что, если бы не это освещение, его вполне можно было принять за лицо покойника.

[...] на его бескровных губах появилось что-то вроде улыбки, хотя глаза смотрели безучастно [...] И он развязал мешок, висевший у него за спиной, и вытащил окровавленную голову, с которой, впрочем, его собственное лицо могло поспорить мертвенно-бледным цветом кожи!

Горча отказывается читать молитву и перекреститься, что также говорит о его превращении.

В описании упырей в данном произведении, помимо внешнего вида и запаха, напоминающего запах настоящих мертвецов, упоминается их нечеловеческая сила и скорость. Так, в сцене с погоней Зденка легко догоняет несущуюся со всех сил лошадь, Горча совершает гигантские прыжки с помощью осинового кола, при этом во время бега они легко кидают на лошадь маленьких упырят:

Горча тоже остался позади. Тогда его невестка, тащившая за собой своих детей, швырнула ему одного из мальчиков, а он поймал его на острие кола. Действуя колом, как пращой, он изо всех сил кинул ребёнка мне вслед. Я уклонился от удара, но гадёныш вцепился — не хуже настоящего бульдога — в шею моего коня, и я с трудом оторвал его.

Поскольку произведение называется "Семья вурдалака" (т.е. Горчи), не трудно догадаться, что он будет не единственным превращенным. Вторым оказывается старший внук Горчи, который затем приходит за своей матерью. Следом превращаются ее младший сын и муж, последним – его брат:

Старик Горча всё ещё жив?

— Да нет, он-то похоронен взаправду, и в сердце — кол! Но он у Георгиева сына высосал кровь. Мальчик и вернулся ночью, плакал под дверью, ему, мол, холодно и домой хочется. У дуры-матери, хоть она сама его и хоронила, не хватило духа прогнать мальчика на кладбище, — она и впустила его. Тут он набросился на неё и высосал у неё всю кровь. Когда её тоже похоронили, она вернулась и высосала кровь у меньшого мальчика, потом — у мужа, а потом у деверя. Всем — один конец.

В произведении указано, что убить упыря можно только проткнув его грудь осиновым колом. Это просит сделать с ним и сам Горча, уходя на охоту за разбойником, если вдруг он не вернется через десять дней. Это якобы делает с ним его старший сын, когда понимает, что тот все-таки стал упырем. Однако это не срабатывает, поскольку рассказчик, находясь в доме упырей, видит Горчу, которого до этого убили колом в грудь и похоронили:

Тут взгляд мой упал на окно, и я увидел страшного Горчу, который опирался на окровавленный кол и, не отрываясь, смотрел на меня глазами гиены.

Церковная атрибутика отпугивает упырей, что хорошо видно на примере Зденки:

Прошло уже некоторое время, как мы находились в такой упоительной близости друг к другу, но вот, примерив Зденке забавы ради все её драгоценности, я собрался надеть ей на шею эмалевый крестик, который нашёл на столе. Зденка вздрогнула и отшатнулась.

— Милый, довольно ребячиться, — сказала она, — оставь эти побрякушки, поговорим лучше о тебе, о твоих делах!

Её замешательство навело меня на всякие мысли. Внимательней приглядываясь к ней, я заметил, что на шее у неё не было, как раньше, всех тех образков, ладанок, которые сербы в великом множестве носят с детства до самой смерти.

— Зденка, — спросил я, — где образки, что ты носила на шее?

— Потеряла, — с раздражением в голосе ответила она и тотчас заговорила о другом.

[...]

Зденку я обвил руками с такой силой, что от этого движения крестик, который я вам показывал и который перед моим отъездом мне дала герцогиня де Грамон, остриём вонзился мне в грудь. Острая боль, которую я ощутил в этот миг, явилась для меня как бы лучом света, пронизавшего все вокруг. Я посмотрел на Зденку, и мне стало ясно, что черты её, всё ещё, правда, прекрасные, искажены смертной мукой, что глаза её не видят и что её улыбка — лишь судорога агонии на лице трупа. В тот же миг я почувствовал в комнате тлетворный запах — как из непритворенного склепа.