Вий

Самовозгорание в повести встречается в рассказе Спирида о псаре Миките:

Как только панночка, бывало, взглянет на него, то и повода из рук пускает, Разбоя зовет Бровком, спотыкается и невесть что делает. Один раз панночка пришла на конюшню, где он чистил коня. Дай говорит, Микитка, я положу на тебя свою ножку. А он, дурень, и рад тому: говорит, что не только ножку, но и сама садись на меня. Панночка подняла свою ножку, и как увидел он ее нагую, полную и белую ножку, то, говорит, чара так и ошеломила его. Он, дурень, нагнул спину и, схвативши обеими руками за нагие ее ножки, пошел скакать, как конь, по всему полю, и куда они ездили, он ничего не мог сказать; только воротился едва живой, и с той поры иссохнул весь, как щепка; и когда раз пришли на конюшню, то вместо его лежала только куча золы да пустое ведро: сгорел совсем; сгорел сам собою. А такой был псарь, какого на всем свете не можно найти.

Сюжеты с самовозгоранием людей довольно редко встречаются как в литературе, так и в рассказах очевидцев. Здесь присутствует интересное уточнение, что Микита не просто сгорел после взаимодействия с ведьмой, а сначала "иссох".

В повести "Вий" оборотничество является способностью колдуньи-панночки. Она превращается, например, в старуху в самом начале повествования, или в собаку из рассказа Дороша (точнее, на собаку она походила только в первые моменты, но все же ее поведение явно отличалось от человеческого):

А в люльке, висевшей среди хаты, лежало годовое дитя — не знаю, мужеского или женского пола. Шепчиха лежала, а потом слышит, что за дверью скребется собака и воет так, хоть из хаты беги. Она испугалась; ибо бабы такой глупый народ, что высунь ей под вечер из-за дверей язык, то и душа войдет в пятки. Однако ж думает, дай-ка я ударю по морде проклятую собаку, авось-либо перестанет выть, — и, взявши кочергу, вышла отворить дверь. Не успела она немного отворить, как собака кинулась промеж ног ее и прямо к детской люльке. Шепчиха видит, что это уже не собака, а панночка. Да притом пускай бы уже панночка в таком виде, как она ее знала, — это бы еще ничего; но вот вещь и обстоятельство: что она была вся синяя, а глаза горели, как уголь. Она схватила дитя, прокусила ему горло и начала пить из него кровь.

Описанное выше поведение больше подходит вампиру, упырю или вурдалаку, чем привычному нам сейчас оборотню. Стоит отметить, что в то время представления об этих существах были чрезвычайно близки. Одно можно сказать точно - на обычного человека панночка точно не походила.

В повести также говорится, что "ведьма в виде скирды сена приехала к самым дверям хаты; у другого украла шапку или трубку; у многих девок на селе отрезала косу; у других выпила по нескольку ведер крови." Подобные превращения часто упоминаются в быличках о встречах с ведьмами, которые были послужили основой данного произведения. В повести эти истории используются как доказательство демонического, колдовского происхождения панночки, и служат цели создания у читателя состояния тревожного ожидания, беспокойства ("саспенса" – англ. "suspense") перед тем, как Хома отправляется к покойнице.

Вия, давшего название повести, можно отнести к неизвестным мистическим существам.

В восточнославянской мифологии этот персонаж из преисподней имеет глаза, прикрытые огромными веками и ресницами (вії (укр.) - ресницы), его взгляд убивает. Он относится к славянским подземным богам.

По словам Гоголя, Вий является персонажем народных преданий, однако ни в украинских, ни в белорусских, ни в русских сказках не встречается (по крайней мере, под этим именем).

В повести он описан так:

И вдруг настала тишина в церкви; послышалось вдали волчье завыванье, и скоро раздались тяжелые шаги, звучавшие по церкви; взглянув искоса, увидел он, что ведут какого-то приземистого, дюжего, косолапого человека. Весь был он в черной земле. Как жилистые, крепкие корни, выдавались его засыпанные землею ноги и руки. Тяжело ступал он, поминутно оступаясь. Длинные веки опущены были до самой земли. С ужасом заметил Хома, что лицо было на нем железное. Его привели под руки и прямо поставили к тому месту, где стоял Хома.

— Подымите мне веки: не вижу! — сказал подземным голосом Вий — и все сонмище кинулось подымать ему веки.

У собирателя славянского фольклора A. Н. Афанасьева можно найти сказку про Ивана Быковича, в которой встречается персонаж с похожим описанием:

Старик лежит на железной кровати, ничего не видит: длинные ресницы и густые брови совсем глаза закрывают. Позвал он двенадцать могучих богатырей и стал им приказывать:

— Возьмите-ка вилы железные, подымите мои брови и ресницы черные, я погляжу, что он за птица, что убил моих сыновей.

По мнению Е. Дмитриевой, для образа Вия Гоголь заимствовал некоторые черты языческого бога Велеса.

В современных быличках и рассказах очевидцев данный образ не встречается.

Сверхъестественные способности в повести "Вий" проявляет панночка-ведьма. Так, она подчиняет волю Хомы, чтобы покататься на нем:

Философ хотел оттолкнуть ее руками, но, к удивлению, заметил, что руки его не могут приподняться, ноги не двигались; и он с ужасом увидел, что даже голос не звучал из уст его: слова без звука шевелились на губах. Он слышал только, как билось его сердце; он видел, как старуха подошла к нему, сложила ему руки, нагнула ему голову, вскочила с быстротою кошки к нему на спину, ударила его метлой по боку, и он, подпрыгивая, как верховой конь, понес ее на плечах своих. Все это случилось так быстро, что философ едва мог опомниться и схватил обеими руками себя за колени, желая удержать ноги; но они, к величайшему изумлению его, подымались против воли и производили скачки быстрее черкесского бегуна. Когда уже минули они хутор и перед ними открылась ровная лощина, а в стороне потянулся черный, как уголь, лес, тогда только сказал он сам в себе: "Эге, да это ведьма".

Среди представлений о ведьмах и колдунах того времени часто присутствуют идеи о полетах. В частности, в быличках славянских народов встречаются рассказы, в которых ведьма в своем или чужом облике (например, свиньи или собаки) прыгала на спину человеку, чтобы поскакать на нем, как на коне, и даже полетать.

Также панночка левитирует в гробу по церкви в поисках Хомы Брута:

Наконец гроб вдруг сорвался с своего места и со свистом начал летать по всей церкви, крестя во всех направлениях воздух. Философ видел его почти над головою, но вместе с тем видел, что он не мог зацепить круга, им очерченного, и усилил свои заклинания. Гроб грянулся на средине церкви и остался неподвижным. Труп опять поднялся из него, синий, позеленевший. Но в то время послышался отдаленный крик петуха. Труп опустился в гроб и захлопнулся гробовою крышкою.